Форсайт, который так нужен

Журнал Эксперт Северо-Запад 27.09.2010 http://www.expert.ru/printissues/northwest/2010/38/gradostroiteli/<\/u><\/a>

Елена Смирнова, автор «Эксперт», «Эксперт Урал»

Наиболее ценный для Петербурга опыт европейских городов – не столько их инновационная урбанистическая политика, сколько сфера общественного обихода

Города борются между собой за тех, кто будет в них жить. Это четко следует из стратегий европейских конгломератов. Соответственно, мегаполисам необходимо решать комплекс задач, направленных на создание комфортной для жизни среды. «Формирование современной городской среды включает в себя строительство дополнительных транспортных магистралей и доступного жилья, проектирование новых общественных пространств и многое другое. Решение этих задач невозможно без изменения облика городов», – констатирует председатель Комитета по строительству правительства Санкт-Петербурга Вячеслав Семененко. Серьезные перемены всегда болезненны. Они требуют от европейских мегаполисов создания инновационных механизмов взаимодействия заинтересованных сторон и разрешения спорных ситуаций вокруг крупных городских проектов. Северная столица не составляет исключения.

Дрезден: разговор слепого с глухим

Выработка новых механизмов идет негладко. Среди европейских городов пока не все справляются с этой задачей, что приводит к удручающим последствиям. Яркий пример – Дрезден. Почти четыре года он был ареной непримиримых боев между горожанами, разделившимися на два противоборствующих лагеря, а также местными властями и международным экспертным сообществом в лице Комитета Всемирного наследия ЮНЕСКО. Предметом спора стало строительство моста через Эльбу, который, как считают противники проекта, изменил уникальный культурный ландшафт.

В число объектов Всемирного наследия долина Эльбы, которую изуродовал, по словам международных экспертов, новый мост, попала в 2004 году. Уже тогда в ЮНЕСКО были поданы документы о планируемом строительстве. Однако, по свидетельству представителей ЮНЕСКО, предоставленные документы на английском языке содержали только расплывчатую информацию о проекте и несколько возможных моделей моста. Полный же документ, где были прописаны технические характеристики конструкции и точная информация о планируемых работах, был на немецком и поэтому не рассматривался. Так что в ЮНЕСКО узнали о деталях строительства из прессы, чем и возмутились.

В результате в 2006 году ЮНЕСКО объявило о намерении внести Дрезден в список объектов, находящихся под угрозой, а в перспективе и вовсе исключить его из числа объектов Всемирного наследия, если до 1 октября 2007 года администрация города не предложит лучший дизайн моста или альтернативное решение (например, тоннель). По решению Дрезденского суда строительство приостановили, но Суд Саксонии это решение отменил и постановил, что работы должны быть продолжены, несмотря на любые угрозы извне. Аргументом для саксонских судей стали результаты референдума, проведенного в 2005 году: 68% горожан высказались за мост. После двух лет препирательств долгожданная «встреча на Эльбе» – консенсус между ЮНЕСКО и властями Дрездена – так и не состоялась. Дрезден исключили из списка объектов Всемирного наследия.

Каждая сторона имела набор веских аргументов, но желание идти навстречу друг другу было нулевым и три года дискуссии вполне разумных людей были похожи на разговор слепого с глухим. Директор Центра Всемирного наследия Франческо Бандарин неоднократно повторял, что причина недовольства ЮНЕСКО – несовместимость моста с окружающей средой, подчеркивая, что Дрезден занесен в перечень охраняемых объектов не как город с уникальной застройкой, а как часть неповторимого ландшафта. Кроме того, эксперты указывали на бездарность проекта: один из его ярых противников директор Дрезденской галереи Мартин Рот прямо назвал мост «архитектурной банальностью, выглядящей по-идиотски».

Их оппоненты говорили о том, что дело вовсе не в достоинствах или недостатках конкретного моста, а в изначально пуристской позиции ЮНЕСКО. Мэр Дрездена Хельма Орос после оглашения решения об исключении Дрездена из списка объектов Всемирного наследия заявила, что критерии ЮНЕСКО перестали быть реалистичными и нуждаются в пересмотре. Более жестко эту мысль сформулировала немецкая газета Frankfurter Rundschau: «Позиция Комитета Всемирного наследия сводится к тому, что только совершенно нетронутое и неизменное может считаться частью культурного наследия. Однако культурные объекты лишь тогда наполняются жизнью, когда выступают в качестве свидетелей прошлого, интегрированного в настоящее».

Дрезденский прецедент часто вспоминали и применительно к историческому центру Санкт-Петербурга, который Комитет Всемирного наследия ЮНЕСКО не раз обещал включить в список объектов, находящихся под угрозой. Вплоть до 34−й сессии комитета, которая прошла этим летом, немало экспертов прогнозировали, что Северную столицу ждет судьба Дрездена. Вопреки ожиданиям вопрос о включении Петербурга в черный список на сессии не обсуждался, но это не повод для эйфории: пример Дрездена показал, насколько опасно неумение договариваться относительно будущего города.

Берлин: с чистого листа

Среди городов, которые учатся примирять разные позиции, стоит назвать Берлин. За последние 50 лет он пережил строительный бум, которого не знала в ХХ веке ни одна европейская столица. С вопросами определения собственного облика и необходимостью примирения прошлого, настоящего и будущего город столкнулся в послевоенное время. Этому способствовали несколько факторов: большая площадь разрушений, разделение города на секторы и, наконец, комплекс вины, который немцы пытались осмыслить и преодолеть, в том числе путем экспериментов с городской средой.

«Берлин превратился в экспериментальную площадку в 1957 году, начиная с международной архитектурно-строительной выставки Interbau, для которой проектировали звезды мировой архитектуры – Ле Корбюзье, Вальтер Гропиус, Алвар Аалто и др., – рассказывает директор британской архитектурной компании RMJM, главный архитектор петербургского „Охта-центра“ Филипп Никандров. – После того как город разделили, каждый из них экспериментировал вблизи стены, с тем чтобы из соседнего советского сектора были видны архитектурные шедевры, и наоборот. Когда стену разрушили, пришлось сшивать эти красочные лоскуты».

Можно констатировать, что Берлин, вволю наигравшись с новыми формами, пришел к умеренности: высота зданий примерно одинакова, границы кварталов четко определены, количество этажей регламентировано. Полем для деятельности архитекторов остаются фасады, отделка, рисунки переплетов. «Миновать болезни роста нельзя. Другое дело, что в российских городах этот процесс пока, по большому счету, и не начинался. Интересных и просто хороших с архитектурной точки зрения проектов очень немного», – рассуждает руководитель проектного направления Центра стратегических разработок «Северо-Запад» Виктория Желтова. Говоря конкретно о Петербурге, она отмечает: «В городе трудно выделить пространство для роста: учитывая, что процесс только в стадии становления, власти в целом сохраняют жесткую охранительную позицию в отношении городской застройки и пока просто не идет речи о дальнейшем развитии архитектуры – ни в резких, ни в умеренных формах».

Однако вице-президент Банка ВТБ Александр Ольховский полагает, что даже в Петербурге можно найти площадку для экспериментов. «Разрушенная Берлинская стена и прилегающие к ней территории предоставили архитекторам уникальный шанс творить на площадках в десятки гектар, формируя облик целых районов, – говорит он. – В Петербурге вынос промышленных предприятий из центральной части города также позволит осваивать крупные территории в рамках единого мастер-плана, привлекая разных архитекторов для реализации отдельно взятых зданий. При этом все концепции, безусловно, должны учитывать существующие градостроительные ограничения в отношении и высотности, и плотности застройки».

Ольховский называет и конкретные площадки, которые могут дать простор для фантазии архитекторов: «Зарождается великолепная экспериментальная площадка – Измайловская перспектива. Это место для любых сверхсмелых и суперсовременных проектов, и оно достаточно удалено от ключевых дискуссионных зон». По его мнению, огромным потенциалом обладают также намывные территории на Васильевском острове, великолепным местом для строительства небоскребов мог бы стать Кронштадт. «Просто каждый проект должен соответствовать своему месту», – резюмирует Ольховский.

Размышляя о том, насколько релевантен для Петербурга пример Берлина, историк архитектуры и преподаватель Европейского университета в Санкт-Петербурге Вадим Басс обращает внимание на другой аспект проблемы – этический: «Отношение к архитектуре, к среде, к картинке – это всегда отношение к истории, к той реальности, которая за картинкой стоит. Существует много разных ответов. Можно восстановить „как было“ или „как будто ничего не было“ – например, в Мюнхене. Можно в нацистское Воздушное министерство посадить Министерство финансов, а в Фюрербау – Школу музыки и театра. А можно, как на Потсдамерплатц, позвать „лучшее из современного“ в архитектуре и, так сказать, ампутировать ногу, застрявшую в капкане XX века. Но это вероятно, лишь когда память о катастрофе, национальной вине и т.д. настолько прочно вошла в сознание, в общественный обиход, что допускает разрыв со средой. Для петербуржца же подлинность среды – единственный инструмент сохранения и самовоспроизводства культурной памяти и ощущения себя в истории». С этим соглашается и Вячеслав Семененко: «Архитектурный бум, подобный тому, что пережил Берлин, – едва ли путь развития Петербурга. Мы не можем начать, что называется, с чистого листа».

Однако ни один из экспертов не отрицает, что любому городу необходимы поиск новых архитектурных форм и воплощение в жизнь смелых проектов. Берлин путем экспериментов и сопровождающих их бурных дискуссий находит свои ответы.

Париж: большое пари

Французские власти ставят новые вопросы относительно будущего облика городов страны, и в первую очередь – Парижа. В 2009 году правительством Франции запущен грандиозный проект Le Grand Pari(s), цель которого – создание современного конкурентоспособного мегаполиса мирового уровня. Само название проекта говорит о нем многое: заключенная в скобки литера s превращает «Большой Париж» в «Большое пари», что свидетельствует об изрядной доли авантюризма в этом начинании.

Стоит отметить, что президент Николя Саркози – не первый, кто в новейшей истории страны взялся за подобный труд. Его предшественник в этом непростом деле – Франсуа Миттеран, который в начале 1980−х годов запустил грандиозный проект под названием Grands Travaux («Большие работы»). «Программа создания серии монументов, символизирующих центральную роль Франции в искусстве, политике и мировой экономике в конце ХХ столетия» – так можно перевести ее полное название. Среди «Больших работ» главными стали реконструкция Лувра, строительство Национальной библиотеки Франции, Оперы Бастиль и Большой Арки в квартале Дефанс.

Для участия в проекте «Большой Париж» привлечены десять «творческих бригад» (шесть французских и четыре иностранных), сгруппировавшихся вокруг мэтров современной архитектуры, среди которых Жан Нувель, Кристиан де Портзампар, Ролан Кастро, Финн Гейпель и др. У каждой из них – свой взгляд на будущее города, да и на архитектуру в целом. Однако стоит заметить, что во всех десяти проектах «Большого Парижа», представленных архитекторами и градостроителями, большое внимание уделяется региональному развитию, а также объединению столицы и ее пригородов. Перспективным представляется полицентричное развитие, когда на территории мегаполиса помимо старой столицы создается несколько ядер притяжения с офисными центрами, музеями, театрами и низкоэтажным жильем.

Пример Парижа наводит на мысль о том, что в России единственный возможный путь решения вопросов, связанных с инновационным изменением городской среды, – это именно «ручное управление» при активном участии первых лиц государства. Если говорить о Петербурге, то для него это и вовсе кажется естественным: город всегда развивался по похожей патерналистской модели. «Мне очень импонирует подход французов. Именно позиция всестороннего анализа, профессионального обсуждения и выслушивания мнений представителей широкой общественности и должна предварять решения по таким вопросам. Но, по моему мнению, принимать решения должна именно власть, что делал Миттеран и делает Саркози. Они кладут на алтарь такого решения свое политическое будущее, свои будущие выборные кампании, свою популярность, в конце концов. И это правильно, поскольку такие решения не могут приниматься простым большинством голосов: слишком много аспектов должно учитываться при выборе того или иного варианта», – анализирует Александр Ольховский.

Однако есть и аргументы против этого варианта. «Для направления процесса развития в какое-либо русло требуется постановка соответствующей цели – необходимо, чтобы кто-то занял позицию заказчика развития. Бизнес выполнять эту функцию не может, власти городов с ней не справляются, общественность в принципе настроена настороженно, вот и приходится харизматическим лидерам перестраивать города под себя. Увы, городов в России много, а заинтересованных в их развитии людей – мало», – сожалеет Виктория Желтова.

Но, как отмечает Вадим Басс, «не стоит переоценивать универсальность патернализма во Франции: там существуют и развитое общественное мнение, и механизмы его трансляции, и вообще весь инструментарий обратной связи. Так было далеко не всегда, построение этих механизмов стоило французам большой крови. Едва ли мы в России на данный момент можем похвастаться столь высоким уровнем общественных коммуникаций».

Петербург: нужен форсайт

Пресловутый высокий уровень общественных коммуникаций – вот во что в конечном итоге упирается разговор о механизмах определения будущего городов. И с этой точки зрения наиболее ценный для нас опыт – не урбанистическая политика, а общественный обиход. «Механизмы решения спорных ситуаций имеют универсальный социальный характер и не являются специфическими для градостроительства», – поясняет Вадим Басс. Поэтому главное, чему может научить нас зарубежный опыт, – это именно необходимость вести грамотный диалог, четко излагать свою позицию и слышать другую сторону.

Что касается собственно градостроения, то, вероятно, необходимый Санкт-Петербургу инструмент – комплексный форсайт развития города, в первую очередь – застройки и городской среды. «Форсайт, то есть формирование видения будущего, должен стать точкой отсчета для любого обсуждения дальнейшего развития города и уместности отдельных проектов. Без проведения такого исследования с участием всех заинтересованных групп дебаты о будущем города будут сводиться к критике Генплана и обсуждению архитектурных достоинств и недостатков отдельных объектов», – уверена Виктория Желтова.

«Ядром конденсации» для такого рода проекта, дискуссионной площадкой для заинтересованных сторон, по мнению Вячеслава Семененко, может стать Градостроительный совет: «Это административно-юридический орган, но его возможности гораздо шире и могут использоваться именно для решения вопросов, связанных с определением будущего облика города». Филипп Никандров добавляет, что такие дискуссии не могут проходить без сотрудничества со специалистами из других стран. «Если речь идет об одном из европейских мегаполисов, промышленном центре России и крупнейшем по территории городе страны, то масштаб задач, безусловно, диктует необходимость привлечения лучших международных специалистов, градостроителей и архитекторов», – подчеркивает он.

Безусловно, в дискуссиях об инновационном будущем города необходимо участие СМИ, общественных организаций, бизнеса. Их взаимодействие возможно через проведение специальных мероприятий – международных архитектурных конкурсов, выставок, конференций, форумов, круглых столов. Одним словом, через все те формы, которые помогают выстраивать диалог.

Санкт-Петербург